Мигранты осваивают Россию, открывая структуры «для своих»
В Екатеринбурге диаспора Таджикистана откроет собственный медицинский центр для обслуживания соотечественников, заявил на днях генконсул республики в Екатеринбурге Зафар Сайидзода. В настоящий момент ведутся переговоры с директором частной клиники «Новые технологии» Тарасом Стаховым о ее приобретении. Почему-то вспоминается пресловутый «Черкизон»…
- Advertisement -
Инициатива вызвала резкую реакцию в российском обществе. Многие резонно указывают, что те трудовые мигранты, кто работает в России легально, оформляя патенты, имеют право на медицинскую страховку и им медучреждение, выделенное по национальному признаку, ни к чему. А значит, речь идет о семьях приезжих — женах и детях, или нелегалах.
Тот факт, что число оформленных трудовых патентов в целом по России кратно меньше, чем объявляемая властями численность мигрантов, неопровержимо свидетельствует о том, что большая их часть работает нелегально, либо находится на иждивении у работающих. При этом иждивенцы вовсю пользуются социальными благами, предоставляемыми российским государством.
Среди них не только лечение в поликлиниках, но и например такие дорогостоящие медицинские процедуры, как роды. Дети трудовых мигрантов ходят в ясли, детские садики, школы, создавая таким образом нагрузку на социальную инфраструктуру. А ведь платят за всё это российские налогоплательщики, на долю которых этих благ становится все меньше.
А потом мы читаем в СМИ, что в том же Екатеринбурге в одной из школ из 120 первоклассников лишь чуть больше десятка коренных уральцев. Подавляющее большинство учеников — выходцы из Таджикистана и Киргизии. Речь не о неприятии людей другой национальности, а о социальном феномене национальных анклавов и их влиянии на здоровье общества.
Добрый Иван
В Свердловской области Таджикистан лидирует среди стран Центральной Азии по числу трудовых мигрантов. Их примерно столько же, сколько выходцев из Узбекистана и Киргизии вместе взятых. Причем, количество это постоянно растет. А общее число азиатских гастарбайтеров давно перевалило здесь за 100 тысяч. Говорят, треть населения Таджикистана постоянно живет в России.
Многие выходцы из Таджикистана имеют российское гражданство (наше законодательство не запрещает двойную лояльность), а значит все причитающиеся гражданам права. Маткапитал, регулярные детские пособия, единовременные выплаты пополняют их семейные бюджеты. Полное незнание многими русского языка доказывает, что гражданство оформлялось коррупционным путем.
При этом нести свою долю обязанностей российского гражданина мигранты явно не торопятся. С началом СВО выяснилось, что новые граждане России, в частности из Таджикистана, даже не встают на воинский учет и их приходится отлавливать с полицией. Немыслимый для местного русского фортель! Речь, конечно, только об учете в военкомате, в Донбасс там никто не поедет.
Часто трудовых мигрантов завозят в РФ под конкретный бизнес-проект. Мол, так удобнее и выгоднее. Но по его окончании они вместо того, чтобы уехать домой, растекаются по стране, трудоустраиваясь «по черному». Депортацию, если таковая случится, оплатит бюджет. Может, работодателей надо обязать оплачивать мигрантам социальный пакет, чтобы они брали местных?
Климат наибольшего благоприятствования гражданам из других стран приводит к совсем уже странным случаям, когда официальные лица в Душанбе заявляют, что приедут с инспекцией в Россию (речь шла как раз о Екатеринбурге), чтобы проверить, хорошо ли живут здесь их соотечественники. Приехали, проверили, оказалось, все нормально. Уф-ф, выдохнули в Москве.
Культурный шок
По информации СМИ, диаспора из Таджикистана считается самой влиятельной в Свердловской области. Но что такое «влиятельность»? Умение, способность продавливать нужные решения во власти? Безнаказанность в случае нарушения закона членом диаспоры? Наивысшая «крутизна» среди других диаспор? И как она доказывается? Силой оружия? Не равна ли влиятельность преступности?
Но есть и нечто более важное, кроме преступности, трудовых отношений и материальных вопросов. Основная проблема заключается в исторических различиях, присущих многим трудовым мигрантам и большинству российского населения. Ассимиляции не происходит. Вместо этого создаются анклавы, где мигранты живут по своим законам, что социальному миру, увы, не способствует.
При этом впечатление от представителей таджикского народа на их родине у россиян самое благожелательное. К примеру известный путешественник автостопом Антон Кротов, проехав этой осенью через Таджикистан, отмечал удивительное гостеприимство местного населения. Все без исключения его подвозили, делились едой, предлагали кров. Почему же в России порой другие отношения?
Одна из возможных причин может заключаться в том, что часть трудовых мигрантов — выходцы из Афганистана. До прихода к власти талибов* (пуштунов) до 30 процентов населения там составляли таджики. Пуштунский национализм вынудил их перемещаться в Таджикистан, где местные власти им совсем не рады, боятся исламского радикализма, и предпочитают выдавливать их на заработки в Россию.
В России же, где часто процветает начальственный волюнтаризм, в детали отношений местного и населения и гостей особенно не вникают. Из окна лимузина не каждый заметит, как выглядят сейчас некоторые окраины Москвы. Интересы крупного бизнеса и чьи-то частные интересы оказываются важнее. Поэтому миграционная политика мнение большинства не учитывает.
Вряд ли это разумно в нынешние непростые времена.